По словам родственников Павла Михайловича, дома он любил пошутить: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Начало войны расставило все точки над «i».
— Дезинформация! Можете быть свободны».
Кстати, Павел Михайлович никогда не говорил, что 17 июня Сталин наложил на его донесение какую-то резолюцию, тем более нецензурную, слухи о которой периодически всплывают в СМИ. Более того, как пишет Павел Анатольевич Судоплатов, «в тот же день, когда Фитин вернулся из Кремля, Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации Особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении. Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны». Следовательно, Сталин скорее поверил Фитину, отдав все необходимые распоряжения относительно приведения войск НКВД и РККА в полную боевую готовность. Другое дело, что первые выполнили директиву в полном объёме, а вторые лишь частично.
«Прошло несколько дней, — вспоминает Павел Михайлович. — На рассвете я вышел из наркомата. Позади напряженная неделя. Было воскресенье, день отдыха. А мысли, мысли, как маятник часов: «Неужели дезинформация? А если нет, тогда как?» С этими думами я приехал домой и прилег, но уснуть так и не удалось — зазвонил телефон. Было пять часов утра. В трубке голос дежурного по наркомату: «Товарищ генерал, вас срочно вызывает нарком, машина послана». Я тут же оделся и вышел, будучи твердо уверен, что случилось именно то, о чем несколько дней назад шла речь у Сталина».
Как рассказывала Нина Анатольевна, супруга Павла Михайловича, расставаясь, Сталин добавил, что, в случае если информация не подтвердится, придётся заплатить головой…
После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес: